Евдокия Петровна Ростопчина, урождённая Сушкова родилась 23 декабря 1811 года (4 января 1812 по старому стилю) в Москве, на Чистых Прудах, от брака Петра Васильевича Сушкова с Дарьей Ивановной Пашковой. Занятый разными делами, отец ее не интересовался воспитанием своих детей, оставшихся после смерти матери в 1817 году сиротами, и поручил их наблюдению деда и бабки Пашковых. Будущая поэтесса росла в семье, где за ее воспитанием никто не следил, так как старики Пашковы на своих внуков обращали мало внимания, живя светской жизнью и думая только о себе. Девочка была поручена гувернанткам, которые часто менялись; лишь одна из них, русская, питомица Смольного Института, который в те времена ближе всех других учебных заведений в России соответствовал началам истинного воспитания, оказала благотворное, хотя и недолго длившееся влияние на свою воспитанницу. Учили Евдокию Петровну так, как полагалось тогда учить светскую барышню, которой назначено судьбою блистать в обществе, — всему понемножку: Закону Божьему, русскому, французскому и немецкому языкам, рисованию, музыке, танцам, слегка — истории и географии, начаткам арифметики. К счастью, Евдокию Петровну не окаменило это бездушное воспитание: в ребенке жила чуткая и нежная душа. Хорошая память, любознательность и влечение к литературе, поддерживавшееся в окружавшей ее среде, которая увлекалась литературными интересами, в связи с поэтическим настроением девушки и врожденной каждой талантливой натуре страстью к творчеству, сделали Сушкову писательницей уже в раннем возрасте.
Особенно сильное влияние на нее оказали ее великие современники Пушкин, Байрон, Жуковский, Шиллер; она написала оду Шарлотте Кордэ (вероятно, не без влияния Андрэ Шенье), но впоследствии сожгла этот свой первый опыт. С детства хорошо обеспеченная, Евдокия Петровна всю свою жизнь прожила в довольстве и роскоши; ей не пришлось растрачивать по мелочам свои силы и дарования в иссушающей душу борьбе за кусок хлеба, и она имела досуг и возможность уходить в себя. мечтать, а это еще более обострило ее восприимчивость. В 1830 году бывавший у Пашковых известный литератор князь П. А. Вяземский, друг Пушкина, познакомился со стихами Додо Сушковой и одну пьесу, «Талисман», без ее позволения напечатал в альманахе «Северные Цветы» на 1831 год поставив под ним подпись Д. С-ва. Эта странная подпись произошла потому, что Евдокию Петровну называли обыкновенно Додо, и князь Вяземский полагал, что ее зовут Дарией; это был ее первый дебют в печати.
Евдокия Петровна была очень хороша собою; когда она стала выезжать в свет, ее свежая девическая красота и окружавший ее юную головку ореол зарождавшейся поэтической славы доставили ей ряд головокружительных триумфов. Ее сразу «заметили», — и несколько лет веселой светской жизни пронеслись пред ней быстрым, волшебным видением. В 1833 г. (28-го мая) Евдокия Петровна вышла замуж за графа Андрея Феодоровича Ростопчина, сына знаменитого Московского генерал-губернатора графа Феодора Васильевича Ростопчина; жених был несколько моложе невесты. Любви к нему Евдокия Петровна не питала и сначала отказала ему, но потом, уступая дружному напору всей семьи и друзей, дала слово богатому и знатному жениху. Счастья в браке Додо не нашла, что наложило свою печать на ее творчество, но двери большого света еще шире распахнулись перед красивой, богатой графиней; Евдокия Петровна стала увереннее, решительнее. Детские порывы к высокому, даже к «борьбе» заменились спокойным наслаждением светскою жизнью, полною веселья и удовольствий. Графиня Ростопчина стала верить, что цель жизни — наслаждение. Она сама себя замкнула в мелком кругу невысоких чувств личной неудовлетворенности семейной жизнью.
Еще до замужества Ростопчина познакомилась с Пушкиным. С ним она встретилась в 1829 или 1830 г. на бале у Московского генерал-губернатора князя Д. В. Голицына и произвела на него прекрасное впечатление; позже она вспомнила о Пушкине в стихотворении «Две встречи»: В 1836 году супруги Ростопчины переехали в Петербург и заняли здесь видное положение в обществе благодаря своим связям и родству в высшем свете; они получили доступ и ко двору; на их званых обедах бывали Пушкин, Жуковский, князь П. А. Вяземский, князь В. Ф. Одоевский, А. И. Тургенев, П. А. Плетнев, С. А. Соболевский, И. П. Мятлев, граф В. А. Соллогуб, графы Вельегорские. Жуковский был такого высокого мнения о даровании Ростопчиной, что подарил ей черновую книгу, приготовленную Пушкиным для стихов; посылая ее, поэт писал: «вы дополните и докончите эту книгу, она теперь достигла настоящего своего назначения». Ростопчина приняла этот подарок, сознавая (пьеса «Черновая книга Пушкина»), что «не исполнить мне такого назначенья, не достигнуть мне желанной вышины, не все источники живого песнопенья, не все предметы мне доступны и даны».
С Лермонтовым Ростопчина познакомилась в 1841 году, когда он приехал с Кавказа в Петербург, у Карамзиных; они стали встречаться там часто. Впоследствии Ростопчина писала Александру Дюма о своем знакомстве с Лермонтовым: «мы постоянно встречались и утром, и вечером; что нас окончательно сблизило, это мой рассказ об известных мне его юношеских проказах; мы вместе вдоволь над ними посмеялись и таким образом вдруг сошлись, как будто были знакомы с самого того времени». Оба они были молоды, умны, остроумны; между ними, несмотря на огромную разницу в дарованиях, была некоторая общность во влечениях и вкусах. Памятником их отношений остались несколько стихотворений Ростопчиной, между прочим пьеса «На дорогу», написанная в напутствие уезжавшему на Кавказ поэту, и два стихотворения Лермонтова, одно из которых очень популярно: «Я верю, под одной звездою мы с вами были рождены; мы шли дорогою одною, нас обманули те же сны»…
Успех Ростопчиной все возрастал; стихи ее заучивались наизусть, их охотно печатали лучшие журналы. Она сделалась модной писательницей, о ней говорили. Ободряемая этим успехом, Ростопчина выпустила в 1841 г. сборник своих стихотворений. Книга была встречена общими похвалами и лестными критическими отзывами. Основными мотивами поэзии Ростопчиной были разочарование, — не такое, правда, сильное и дышащее протестом, как у Лермонтова, которому она явно подражала. Ростопчина писала не только стихами, но и прозой. Первыми прозаическими ее произведениями были две повести: «Чины и деньги» и «Поединок», напечатанные в журнале «Сын Отечества и Северный Архив» 1838 г. (февраль и апрель) и подписанные Псевдонимом: «Ясновидящая». В 1839 году они были выпущены в свет отдельной книжкой, под общим заглавием: «Очерки большого света». Ростопчина ратовала в своих повестях за право женщины любить, не скрывая своего чувства, клеймила высший свет за то, что он ценит людей не по личным достоинствам их, а по чинам и деньгам, восставала против дуэлей. Несмотря на психологическую глубину и литературный талант, повести не обратили на себя внимания критики. Молчание публики и критики, по-видимому, смутило Ростопчину: больше 10 лет она не писала прозой.
В 1837—1839 гг. у графини Ростопчиной родились две дочери и сын. Два года провела она вдали от большого света, хотя и порицаемого, но все-таки любимого ею, в принадлежавшем ее мужу Воронежском имении — селе Анне; затем Ростопчины переехали в Петербург, и опять потянулась светская жизнь. У Ростопчиных собирались артисты, давались музыкальные вечера, на которых бывали Ф. Лист, М. И. Глинка, князь В. Ф. Одоевский, заезжали Виардо, Рубини, Тамбурини. Весною 1845 г. Ростопчины всей семьей отправились за границу, где прожили более двух лет. Из Италии Ростопчина в 1846 г. прислала в «Северную Пчелу» свою известную аллегорическую балладу «Насильный брак» (иначе называемую «Старый барон»). По словам Н. В. Берга, Ростопчина написала свою балладу под впечатлением политического угнетения Польши. В Риме она читала свое стихотворение навестившему ее Н. В. Гоголю, который, будто бы, посоветовал ей послать пьесу в Петербург, где ее наверно напечатают, так как цензора не разберут в чем дело и не поймут аллегории. Пьеса была напечатана, и сначала было, действительно, почти никто ничего не заметил, но, на беду Ростопчиной, какая-то французская газета поместила разъяснение стихотворения. III Отделение стало отбирать у подписчиков преступный номер «Северной Пчелы»; имя Ростопчиной стало известно в таких читательских кругах, где ее раньше не знали; стали носиться слухи, что поэтесса по возвращении в Россию подверглась тяжким неприятностям. Судя по всему, что мы знаем о Ростопчиной, все эти слухи неверны, и можно легко поверить, что поэтесса вовсе не имела в виду изобразить несчастную участь Польши, которой она никогда не сочувствовала, а просто описала горькую судьбу женщины, выданной против ее воли замуж за нелюбимого человека.
Ростопчина была далека от политического протеста, она была счастлива в несчастной России 30—40-х годов и свободы требовала только для сердечного чувства, для права любить, да и требовала-то без особого подъема, без горячего увлечения. То же самое подтверждает знавший Ростопчину и близкий ей человек — ее дядя Сушков. Брат Ростопчиной рассказывает, что она «в задушевных разговорах искренно сознавала свою вину и каялась в написании этого злополучного стихотворения, которое вырвалось из-под ее пера совершенно случайно и необдуманно, под впечатлением слышанных ею заграницею ложных и вздорных толков о политическом положении Польши, судьбою которой она никогда прежде не интересовалась и ничего определительного по этому вопросу не знала». Тем не менее, доступа ко Двору Ростопчина лишилась; злоязычие язвило ее, и Ростопчины переселились, в декабре 1849 г., на постоянное жительство в Москву. Зажили они роскошно, богато, хоть и не особенно открыто. Граф увлекался цыганами, тройками, балетом, посещал Английский клуб, графиня жила отдельно от него и на своей половине проводила время по-своему, принимала гостей, изредка выезжала. Писала она теперь уже не мелкие лирические пьесы, а вещи более крупные, а также романы в прозе; писала она и небольшие пьесы для театра; последние были легкими, милыми пустячками, приготовленными обыкновенно для чьего-нибудь бенефиса.
Потерпев крупную неудачу при попытке занять в высшем свете и при Дворе прежнее положение (ее пригласили удалиться с придворного бала), Ростопчина окружила себя людьми, к которым собственно ее никогда и не тянуло, и которых она в душе считала чуждыми себе. У нее стали бывать А. Н. Островский, М. П. Погодин, Л. А. Мей, Е. Эдельсон, артисты M. С. Щепкин, Самарин и многие другие. Время проводили у Ростопчиной весело, за исключением, впрочем, тех вечеров, когда несколько тщеславная и жаждущая похвал хозяйка начинала читать гостям свои длинные повести и драмы. Другой страстью Ростопчиной сделались в то время лошади, большим знатоком и ценителем которых был ее муж. В «московский период» своей жизни (1849—1858) Ростопчина написала целый ряд произведений, но критика отнеслась к ним отрицательно, видя в них падение ее таланта. Просто — у Ростопчиной с современным ей поколением ничего уже не было общего: она отстала от нового течения и, желая попасть ему в тон, была только неискрення и фальшива. Для Ростопчиной наступило самое ужасное в жизни писателя время: она стала смешна. Со своим веком Евдокия Петровна все более и более расходилась, и, наконец, ее обособленное положение обозначилось ярко и решительно. Общественные запросы, высокие цели были ей чужды; ее идеал был мелкий, дешевый идеал личного материального устроения. Над забываемой поэтессой смеялись, ее игнорировали, замалчивали, — и Ростопчина постепенно озлобилась.
Узость понимания великого общественного движения, начинавшегося на глазах графини Ростопчиной, и ее озлобление окончательно погубили ее былую славу. Она и сама это понимала и в элегической пьесе «Господь зовет» писала: «Мы чужды и смешны для новых поколений, расторглась цепь меж них и нас; меж них былого мы глашатаи и тени, и не для нас грядущий час!..» Тем не менее, поэтесса продолжала злобствовать. В 1856 году она написала сатиру — сценический разговор в стихах, в одном действии: «Возврат Чацкого в Москву, или встреча знакомых лиц после двадцатипятилетней разлуки. Продолжение комедии Грибоедова Горе от ума» (издана она была уже по смерти Ростопчиной, — в 1865 г.). В пьесе изображается, как Чацкий, после четвертьвекового отсутствия, вернулся в Москву и снова посетил дом Фамусова. В последний раз Ростопчина взялась за перо в конце августа 1858 г., чтобы написать для А. Дюма, бывшего тогда в России, свои краткие воспоминания о Лермонтове. Письмо ее Дюма получил на Кавказе, в декабре, когда Ростопчиной уже не было в живых: 3-го декабря (15-го по старому стилю) 1858 г. она скончалась в Москве, где и погребена на Пятницком кладбище, в фамильном склепе Ростопчиных близ своего свекра.